В канун Дня памяти и скорби "Петербургский дневник" беседует с Николаем Михайловичем Беляевым – участником штурма рейхстага, бывшим комсоргом 756-го полка 150-й стрелковой дивизии, разведчики которого Михаил Егоров и Мелитон Кантария водрузили над рейхстагом Знамя Победы. 

Николай Михайлович Беляев - капитан 2-го ранга в отставке, участник Великой Отечественной войны. Награжден двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом Великой Отечественной войны II степени, двумя орденами Красного Знамени, двумя медалями «За боевые заслуги». После войны 40 лет отработал в объединении «Красное знамя».

"Петербургский дневник": Николай Михайлович, как вы узнали о том, что началась война?

Николай Беляев: В то время я работал в газете «Ленинский ударник», был в командировке, где мы сдавали нормы ГТО. И вот когда начались забеги, появился дежурный по машинно-тракторной станции и сказал, что только что по радио выступил Молотов и объявил, что началась война.

Я пошел в райком комсомола и заявил, что готов идти на фронт добровольцем. И 29 июня я вместе с товарищами по партийно-комсомольскому набору уже был в поез­де, который доставил меня в Калининское военное химическое училище. Там я прошел курс молодого бойца, где нас научили главному – окапываться и стрелять практически из всех видов оружия.

Потом я был направлен в Мурманск и попал в 52-ю Краснознаменную стрелковую дивизию, а оттуда в 58-й стрелковый полк. Помню, что до фронта 50 км мы шли пешком. Больше всего меня поразило солнце, которое в то время можно было наблюдать целые сутки, и снег в расщелинах скал – такая интересная природа была в этом краю.

"Петербургский дневник": Сегодня уже все знают, сколь тяжелы для нашей армии были первые месяцы войны, ведь приходилось все время отступать. А вы помните свой первый бой? 

Николай Беляев: Здесь, на Мурманском направлении, шли упорные и жестокие бои. Я попал в минометную роту подносчиком мин. Носил их так:  заворачивал четыре мины в плащ-палатку, две – со спины, две – на грудь, и под пулями шел на задание. 

Помню, как противник на нашем участке прорвал оборону и мы получили приказ об отступлении. Командир взвода взял винтовку, встал за камень и начал отстреливаться, приказав: «Беляев! Третьим номером! Взять опорную плиту миномета!»

Мы шли горными тропами, неся на себе оружие и боеприпасы, а сверху нас поливали огнем «мессершмитты». Я спрятался за небольшой валун – метра, наверное, на полтора. А немец-охотник зашел с другой стороны – и снова прямо на меня! Перебежал на другую сторону, а он опять летит и палит из пулемета. Скрыться от пулеметных выстрелов удалось, наверное, только чудом. Таким было мое боевое крещение. Но вот о чем я говорю с гордостью: та страшная ночь в северных горах была единственным случаем в моей боевой жизни, когда я отступал. И главное – Мурманск мы не сдали.

"Петербургский дневник": И как дальше складывалась ваша военная судьба?

Николай Беляев: В конце февраля – начале марта 1943 г. меня направили в Брянское военное политическое училище. Потом в связи с ликвидацией института военных комиссаров – во 2-е Московское пехотное училище, а по его окончании – на Северо-Западный фронт. Там в боях за Старую Руссу я был ранен: фашистская пуля угодила прямо в каску. Причем удар был такой силы, что я потерял сознание. Вынесли меня девушки-санинструкторы.

Когда уже в госпитале я пришел в себя, мне показали каску, на которой были видны большая вмятина и трещина, а пуля ушла вверх. Это был выстрел снайпера.

Если бы это была автоматная или пулеметная очередь, наверняка мне бы отрезало голову. А так я был только ранен да потерял слух на правое ухо. 

В бою по взятию Пустошки 18 апреля 1944 г. я опять был ранен, получил множественные осколочные ранения. Два осколка еще до сих пор сидят у меня между ребер. И только когда я прихожу на флюорографию, врачи их видят и каждый раз удивляются. 

После госпиталя я опять попал на передовую. Участвовал в боях по освобождению Латвии и Польши. В апреле 1945 г. Третья ударная армия, в составе которой я воевал, дошла до реки Одер. До Берлина оставалось около 70 км.

"Петербургский дневник": Но это, наверное, были одни из самых трудных километров, и бои здесь велись особенно ожесточенные?

Николай Беляев: Мы перешли по мосту через реку Одер и под непрерывным огнем противника вступили в первый пригород Берлина – город Каров – 21 апреля 1945 г. До сих пор помню этот чудный городок, какие там цвели розы, яблони, вишни. И там, где падал снаряд, в этой белизне появлялись черные дыры, и эта необыкновенная красота тут же нарушалась. Гибли люди, текла кровь… Каждый дом нам приходилось брать с боем.

"Петербургский дневник": Но настрой у вас, видимо, был все-таки совсем иной?

Николай Беляев: Когда мы шли по мосту через Фарбениндустканал – был такой на окраине немецкой столицы, – массированный огонь велся сплошной стеной. Вот тогда я вспомнил строчку из «Василия Теркина»: «А начнется сабантуй – землю-матушку целуй!»

Но потом вступила наша артиллерия, огонь противника ослаб, мы прорвались через мост и вышли к самой знаменитой берлинской тюрьме Моабит, где в свое время сидели Эрнст Тельман, Георгий Димитров и замечательный татарский поэт-политрук Муса Джалиль…

Бои в Берлине шли страшные, но настроение все же было уже не то, что в начале войны. Все понимали, что каждый шаг вперед – это шаг к скорой победе.

В ночь на 22 апреля Военный совет Третьей ударной армии принял решение учредить девять знамен государственного флага СССР увеличенного размера с серпом и молотом и звездой над ними. Девять их было по числу стрелковых дивизий.

"Петербургский дневник": Наша газета уже писала об авторе этих знамен, петербургском художнике, а во время войны – старшем политруке Василии Бунтове. А вы расскажете, какое именно знамя досталось вашей дивизии и как решалось, кто будет его водружать?

Николай Беляев: В нашей дивизии было знамя под номером пять, оно-то и взвилось над рейхстагом. Мне довелось его держать в руках еще до того, как оно стало Знаменем Победы. Довелось участвовать и в подборе тех, кто будет его нести.

Решали этот вопрос наши командиры, которые первой назвали кандидатуру Михаила Егорова. Он пришел к нам в полк опытным разведчиком из отряда смоленских-белорусских партизан, имел награды. А Мелитона Кантария выбрали вовсе не потому, что так хотел Сталин. Просто он всегда ходил в разведку в паре с Егоровым. Я знал их как комсорг полка и как шеф разведвзвода. Это были очень достойные люди.

"Петербургский дневник": Мы все смотрели известную киноэпопею «Освобождение», другие фильмы о войне и видели, что внутри рейхстага шли бои за каждую лестницу… Купол был разбит, подняться наверх под огнем противника было невозможно. Поэтому Егоров и Кантария сначала смогли вывесить знамя только над парадным входом, где возвышалась скульптура в виде колесницы. Было это 30 апреля в 22.50.

Николай Беляев: Оно там висело довольно долго, а вокруг шла ожесточенная битва. Немцы – их там было более тысячи – подожгли рейхстаг фаустпатронами. Кругом полыхало море огня, и сколько моих товарищей в нем погибло!.. Помню таджика Раджая Ишчанова – он был комсоргом роты… Его товарищи говорили мне после боя, что Раджай сгорел. Был ранен, еще жив, но попал в огонь…

Командование отдало приказ покинуть горящий рейхстаг. Но никто не вышел. Как же так, мы уже победили, знамя установили, а теперь уйдем, и фашисты его снимут?! Теперь мы уже должны были защищать Знамя Победы.

Когда бои стали стихать, в ночь на 1 мая разведчики перенесли знамя на вершину купола. Было сделано много фотографий солдат, водружающих флаги. Но это, конечно, не тот боевой момент. Та фотография есть только одна – когда купол снят издалека, а на его вершине – знамя.

Есть у меня еще одна историческая фотография. Она сделана уже после того, как закончился штурм Берлина, и мы стоим на ступеньках рейхстага.

"Петербургский дневник": Солдаты, бравшие рейхстаг, расписывались на его стенах. А вы? 

Николай Беляев: Я тоже оставил роспись, но не за себя. Я написал: «Наша Лиза». Знаете Лизу Чайкину?

"Петербургский дневник": Конечно, это Герой Советского Союза, партизанка. Я читала про нее.

Николай Беляев: А я ее лично знал: до войны она была секретарем нашего Пеновского райкома комсомола, я с ней часто общался и очень уважал ее. Она была сильным и светлым человеком, храброй партизанкой, которая, несмотря на пытки, не выдала своих товарищей по отряду, и фашисты ее казнили. Представьте себе, каково мне было узнать о ее гибели…

"Петербургский дневник": Николай Михайлович, я знаю, что история Знамени Победы не закончилась в 1945-м. Уже в наши дни она получила продолжение, когда точная копия того исторического стяга вновь была развернута над рейхстагом.

Николай Беляев: Это было поистине историческое событие. Спустя 67 лет я, одетый в форму мая 1945-го, вместе с тремя другими ветеранами оказался в рейхстаге. Мы поднялись под самый купол здания и вновь развернули там Знамя Победы! Чуть позже этот стяг вместе с другими реликвиями войны был передан в музей капитуляции «Карлсхорст» как напоминание о том, что историю переписать нельзя.