Город сегодня отмечает историческую дату – 73‑ю годовщину прорыва блокады Ленинграда. Поэта Ольгу Берггольц называли "блокадной музой", ее стихи звучали в эфире Ленинградского радио и помогали бороться жителям осажденного города.

О блокаде она написала в своих дневниках, которые закопала в Ленинграде до лучших времен. Но даже после ее смерти этот "запретный" дневник полностью был опубликован совсем недавно, а личное дело самой Берггольц рассекретили только в 2006 г. Она делала записи всю блокаду. Писала о том, о чем говорить не могла. "Сегодня Коля закопает эти мои дневники. Все‑таки в них много правды… Если выживу – пригодятся, чтобы написать всю правду", – записала Ольга Берггольц в своем дневнике. И написанная ею правда о блокаде дошла до нас.

22 июня она записала всего три слова: "14 часов. ВОЙНА!" А вот запись от 2 сентября 1941 г.: "Сегодня моего папу вызвали в Управление НКВД в 12 ч. дня и предложили в шесть часов вечера выехать из Ленинграда. Папа – военный хирург, верой и правдой отслужил Сов. власти 24 года, был в Кр. Армии всю гражданскую, спас тысячи людей, русский до мозга костей человек, по‑настоящему любящий Россию, несмотря на свою безобид­ную стариковскую воркотню. Ничего решительно за ним нет и не может быть. Да как же его покинешь, когда он кругом обложен, когда перерезаны все пути! Я еще раз состарилась за этот день…"

Очень страшно!

Запись от 12 сентября: "Без четверти девять, скоро прилетят немцы. О, как ужасно, боже мой, как ужасно. Я не могу даже на четвертый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат, и руки леденеют. Очень страшно, и вдобавок какое это унизительное ощущение – этот физический страх… Доколе же? Хорошо – убейте, но не пугайте меня, не смейте меня пугать этим проклятым свистом, не издевайтесь надо мной. Убивайте тихо! Убивайте сразу, а не понемножку несколько раз на дню… О-о, боже мой!"

24 сентября: "Зашла к Ахматовой, она живет у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, – матрасишко, на краю – закутанная в платки, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии – неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…"

Запись от 2 июля 1942 г.: "Тихо падают осколки… И всё падают, и всё умирают люди. На улицах наших нет, конечно, такого средневекового падежа, как зимой, но почти каждый день видишь все же лежащего где‑нибудь у стеночки обессилевшего или умирающего человека".

"Назад, в Ленинград!"

Знаменательны и свидетельства Берггольц о поездке в Москву, куда ее, истощенную и измученную, друзья отправили в марте 1942 г. Она провела в столице меньше 2 месяцев и вернулась назад в осажденный город. В Москве, по ее словам, – после "высокогорного, разреженного, очень чистого воздуха" ленинградской "библейски грозной" зимы дышать было нечем. "Здесь не говорят правды о Ленинграде…" "…Ни у кого не было даже приближенного представления о том, что переживает город… Не знали, что мы голодаем, что люди умирают от голода…"

"…Заговор молчания вокруг Ленинграда". "…Здесь я ничего не делаю и не хочу делать, – ложь удушающая все же!" "Смерть бушует в городе… Трупы лежат штабелями…" "По официальным данным умерло около двух миллионов…" "А для слова – правдивого слова о Ленинграде – еще, видимо, не пришло время… Придет ли оно вообще?.."

2 / VII-42 Ленинград

"…А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3, с коричневым, неподвиж­ным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое ее личико было немного приподнято и повернуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчишки при­гнуты к ладони, и ручка вытянута так перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так – часами… Это такое осуждение людям, их культуре, их жизни, такой приговор всем нам – безжалостнее которого не может быть. Все – ложь, – есть только эта девочка с застывшей в условной позе мольбы истощенной лапкой перед неподвижным своим, окаменевшим от всего людского страдания лицом и глазами".

Блокада прорвана!

В ночь на 18 января 1943 г. пришла весть о прорыве блокады Ленинграда. Сообщить об этом первой по радио доверили Ольге Берггольц. Но в дневнике в этот день она записала: "…мы знаем, что этот прорыв еще не решает окончательно нашу судьбу… немцы‑то еще на улице Стачек".

24 января. Из письма сестре: "У нас всё клубилось в Радиокомитете, мы все рыдали и целовались, целовались и рыдали – правда!" В этот же день в продажу поступила книга Берггольц "Ленинградская поэма". Ее ленинградцы "…покупали за хлеб, от 200 до 300 грамм за книгу. Выше этой цены для меня нет и не будет", – признается она в своих записях.

Ольга Берггольц просила, чтобы ее похоронили на Пискаревском кладбище, где погребены сотни тысяч жертв блокады. Но ей отказали.

Скончалась Ольга Берггольц в ноябре 1975 г.

После смерти Ольги Берггольц ее архив был конфискован властями и помещен в спецхран. Выдержки из "запретных" дневников Ольги Берггольц были напечатаны лишь в 2010 г., а полностью дневник опубликовали совсем недавно. Памятник на могиле блокадной музы на Литераторских мостках появился лишь в 2005 г.

97% из числа погибших в годы Великой Отечественной войны в Ленинграде умерли от голода. Только 3% из них погибли от бомбежек и артобстрелов. Всего в военную пору в нашем городе погибли 1 млн 200 тыс. человек.